В 1870 году тогдашний канцлер университета Уильям Кавендиш, 7-й герцог Девонширский, учредил кафедру экспериментальной физики и лабораторию, которые назвал в честь одного из своих предков, физика Генри Кавендиша. Это было начало блистательного пути в развитии естественных наук, символом которого стала Кавендишская лаборатория.

Индустриальная революция, однако, обходила Кембридж стороной. Хотя в 1845 году в городе все же появилась железная дорога, после двадцатилетних споров между городом и университетом, который (как и в Оксфорде) предпочел бы отказаться от ее проведения. Резко протестовал вице-канцлер и против дешевых билетов в Лондон в выходные дни. Такие воскресные вылазки, по его мнению, были «так же отвратительны для университетских властей, как оскорбительны для Господа Всемогущего и всех добропорядочных христиан».

Университету во всяком случае удалось добиться, чтобы вокзал был построен далеко от центра города, на свободных тогда землях. Там, в восточной части города, возник район типовой застройки для служащих железной дороги – Маленькая Россия, как нарекли в народе квартал Ромсей, – в то время как на западе, по ту сторону Бакса, строили виллы университетские доны. В xix веке население Кембриджа выросло в четыре раза, составив почти пятьдесят тысяч жителей. Многие скученно обитали в средневековом ядре города, на узких улочках и дворах вокруг Петти-Кьюри.

Недоедание, тиф, проституция – таковы были будни города. Все сточные воды сливались в Кем. Когда королева Виктория во время визита в Кембридж посмотрела с моста в реку, она поразилась обилию обрывков бумаги в реке. «Это, мадам, объявления о том, что здесь запрещено купаться», – объяснил ей Уильям Уэвелл, ректор Тринити-колледжа.

В Первую мировую войну Кембридж стал гарнизонным городом. В колледжах появились сестры милосердия, на крикетных полях разместились полевые госпитали. Вскоре в часовнях начнется бесконечная траурная череда поминальных служб. Только в этом университете оплачут более двух тысяч погибших студентов, прежде чем 11 ноября 1918 года колокола церкви Св. Девы Марии (Большей) возвестят о пере мирии.

В 1920-е годы казалось, что в колледжи вновь вернулась эдвардианская эпоха, дух вечно юного, златокудрого Руперта Брука (он стал символом счастливых времен довоенной эпохи), всегда окруженного красивыми и умными людьми – мир, в котором есть место катанию на яликах, майским балам и крем-брюле.

Между двумя мировыми войнами Кембридж вновь стал ареной изысканного общения и интеллектуальных диспутов, атмосфера его определялась такими людьми, как Бертран Рассел, Мейнард Кейнс, Людвиг Витгенштейн. Наступил расцвет философии, экономики и естественных наук, а также студенческого театра и дискуссионных клубов, среди которых «Еретики», Этический клуб и самый элитарный из всех «Апостолы».

Приход Гитлера к власти заставил перейти от дискуссий к делу. Племянник Вирджинии Вулф Джулиан Белл и его друг Джон Корнфорд были среди тех кембриджцев, кто погиб в Испании во время гражданской войны с «Капиталом» Маркса в солдатском ранце. После 1933 года марксизм казался многим студентам и донам единственной достойной альтернативой. Историк Эрик Хобсбаум, член конгрегации Кингз-колледжа, оставался в рядах коммунистической партии вплоть до 1990-х годов.

В среде блестящих кембриджских интеллектуалов не только НКВД удалось завербовать таких знаменитых шпионов, как Ким Филби и Энтони Блант. Британская разведка нашла здесь выдающиеся умы для своей криптографической службы, прежде всего Алана Тьюринга, внесшего существенный вклад в расшифровку кода «Энигма» немецкого вермахта.

Только в 1938–1939 годах более сорока тысяч эмигрантов-евреев искали пристанище в Англии. Одним из них был восемнадцатилетний Готфрид Эренберг из Тюбингена, впоследствии кембриджский специалист по эпохе Тюдоров, один из самых крупных историков в стране (известный под именем Джеффри Элтон). Из-за ограничительной миграционной политики Британии только каждому десятому беженцу в гитлеровское время удавалось получить здесь убежище. Благодаря Совету академической взаимопомощи, одной из появившихся в 1933 году организаций такого рода, в Кембридже находили приют прежде всего эмигрировавшие ученые-естественники. Среди них был венский химик Макс Перуц, который в 1947 году основал здесь всемирно известную лабораторию молекулярной биологии. За главный свой труд, исследование гемоглобина, Перуц вместе со своим коллегой Джоном Кендрю получил в 1962 году Нобелевскую премию.

Сегодня, проходя по Кембриджу, почти на каждом колледже можно увидеть памятные доски в честь павших во Второй мировой войне. Только в маленьком Питерхаус-колледже список насчитывает шестьдесят имен, в Тринити-колледже – триста восемьдесят девять.

Обязанность с наступлением сумерек ходить по улицам в мантиях была отменена в 1945 году – маленький шаг к большим переменам. Число студентов росло стремительно, с почти шести тысяч в 1938 году до более двенадцати тысяч в 1984 году. Теперь в университете тридцать один колледж, где учатся почти семнадцать тысяч студентов. Среди вновь образованных колледжей для бакалавров числятся Дарвин-колледж, Вольфсон-колледж и Клэр-холл. Университет решительно вышел за пределы центральной части города. Это расширение, начавшееся в 1934 году строительством новой университетской библиотеки, привело в конце xx века к появлению нового кампуса на западе города, где преобладают естественные науки.

Летом 1959 года в Кембридже состоялась лекция, которая произвела фурор и цитируется до сих пор, хотя тема даже для того времени не была новой: «Две культуры и научная революция». Ученым-естественникам не хватает литературного образования, а гуманитарии не имеют представления о втором законе термодинамики, жаловался Ч. П. Сноу – физик, сотрудник Кавендишской лаборатории и известный писатель. Его тезис о растущей пропасти между гуманитариями и представителями естественных наук, опасной в общественно-экономическом плане, особенно провокационно звучал в Кембридже. Разве Бертран Рассел, математик и нобелевский лауреат по литературе, не является лучшим доказательством обратного? Дон Даунинг-колледжа Ф. Р. Ливис, историко-литературный гуру своего времени, выступил самым непримиримым противником Сноу. Однако их полемика давно изжила себя. Компьютерная техника и генная инженерия подготавливали в обществе решительные перемены, и культурные авторитеты мало что могли об этом сказать.

Тем не менее мыслящая элита Кембриджа приспособилась к этим тенденциям раньше, чем кто бы то ни был в Англии, и не только благодаря основанию Черчилль-колледжа. Основанный в 1970 году Тринити-колледжем Научный парк стал катализатором сближения между исследованиями в области высоких технологий и экономикой, town и gown. Университет сосредоточился на естественных науках, не теряя сильной традиции в гуманитарных отраслях знания. Из инженерного отделения вырос новый, самостоятельный факультет – Технологическая школа.

Все это происходило на фоне государственной политики в сфере высшего образования, рассматривавшей Кембридж, как и Оксфорд, исключительно в качестве реликтов старой образовательной элиты. Цель Оксбриджа – производство джентльменов, а не бизнесменов. Правительство Тэтчер сделало из этого остроумного изречения Бернарда Шоу фатальные выводы. Университет должен ориентироваться на новые коммерческие приоритеты. Были введены контроль за эффективностью, производительностью, ощутимо снизились дотации. Пострадала система тьюторства, ориентированная на индивидуальную работу со студентами. Лейбористское правительство продолжило курс экономии и штрафов в отношении Оксбриджа. Тони Блэр, как и Маргарет Тэтчер (оба выпускники Оксфорда), в едином порыве отцеубийства ополчились против принципа элитарности, который их, собственно, и породил. Вместо того чтобы улучшать систему школьного образования, лейбористские идеологи осуждали доминирующее положение частных школ.